Час кубановедения

«Из исторического и духовного прошлого кубанского казачества»

О черноморской породе лошадей
Походная, военная и мирная жизнь казаков всегда была связана с лошадьми. На Кубани широко известна была своя порода лошадей - черноморская.

Историк И.Д.Попко пишет, что черноморская порода имеет шею плотную и короткую, голову большую – что отнимает у нее статность, легкость и способность собираться на мундштуке. Зато она крепко сложена, сильна, тверда на ногах, крайне перенощива, неразборчива в корме, чутка и памятлива, при всем этом, однако ж, дика и своенравна и больше имеет нужды в узде, чем в шпоре. На это у казаков ведется поговорка: «Кинську голову знайди и ту зануздай».

Т.К. Ящик вспоминает: «Казаки, поступающие на службу в лейб-гвардию, часто приводили с собой своего коня; это были прекрасные животные, быстрые и умные. Если кто-нибудь из нас приходил в конюшню, достаточно только прошептать кличку коня, и он сразу прислушивался и поднимал голову, радуясь встрече."

В небольшом ряде кубанских песен описывается ситуация, когда казак не по своей воле лишается коня. Потеря коня – это фактически потеря боеспособности, поэтому казак невесел, как, например, в песне «Сунженец»:

Или ты коня лишился
В прошлом жарком ли бою,
Или с братом распростился
В басурманском ты краю?

Параллельно построенные стихи предполагают синонимию соответствующих членов этих стихов, поэтому слова «конь» и «брат» становятся контекстными синонимами, и потеря коня приравнивается к потере брата. Песня «Гэй, у мэнэ був коняка…» также повествует о потере оружия и боевого коня:

Гей, у мэнэ був коняка, був коняка-розбышака…
Гей, коняку туркы вбылы…

В другом варианте этой песни туркы вкралы коня. Образ коня обладает здесь статусом объекта действия. Сравнение-приложение розбышака («сорвиголова»), означающее «лихой» и определяющее образ коня, подчёркивает тяжесть утраты. Казак, потерявший коня, уже не воин, о чём он горько жалеет, когда занимается мирным трудом.

Н.Тернавский в одном из своих рассказов приводит пример такого отношения к коню:
"Ага, а то було раз на скачках, отам за станыцею, - снова заговорил дед Яков, - кинь скынув верхового и подався у плавню.
Дед Яков махнул рукой и уперся взглядом в пустоту между диваном и столом, замер, словно разглядывая несущегося вдали во весь опор коня. Я также мысленно представил того коня, мелькавшего над бурьяном и выгоревшей травой с развевающейся по ветру гривой.
- Кынулысь за ным гнаться. Та дэ там, гналы аж до Кубани… Вин сиганув з кручи у воду и поплыв. Плыв, аж покы не утонув, а у рукы людям нэ дався!..
При последних словах деда в его голосе мне послышалось неподдельное восхищение норовистым жеребцом, его стремлением к воле. Дед Яков замолчал, продолжая мысленно любоваться конем, упоительным его бегом по плавне. Баба Даша с тихой улыбкой на выцветших губах задумалась о чем-то далеком и неповторимом, может быть, о первых весенних подснежниках, за которыми ходила с сестрами и соседскими девочками в Дубинку?..Или как щедровала ясным зимним вечером под окнами?
По дороге домой я размышлял о превратностях жизни. “Это же надо,- думал я о дедушке,- лошади, которые чуть не погубили его, сделали его калекой, до сих пор вызывают искреннюю любовь и восхищение !”.

Материал из групп Вконтакте «Кубанская балачка», «Вэсэли бэ́сэды у Дида Хомы Мыгычко».