Из воспоминаний Любови Ивановны Ситковой:
Ровно семь месяцев станица Полтавская была оккупирована фашистами. Нам они показались вечностью.
Было очень страшно, когда горел элеватор, а по грунтовым улицам станицы Красноармейской мчались невиданные ранее нами мотоциклетки с чужими людьми, говорившими на непонятном нам языке. Они как хозяева, занимали дома и подворья. В нашей хате тоже поселились немцы. Согнав нас в маленькую кухоньку, она расположились на всем остальном пространстве.
Во время оккупации было все, кроме хорошего: женщин выгоняли работать, дети чистили немцам сапоги, носили воду, за непослушание нас били, особенно старшего 13-ти летнего брата. Но однажды один из немцев, уйдя за обедом на полевую кухню, не вернулся на квартиру. А на следующий день прибежали двое и стали пытать лежачего, больного дедушку и маму: «Куда спрятали (камрада)?».
Искали везде: в закутках, на чердаке. А когда не нашли, выгнали маму в сени и приставили к переносице пистолет. Мы, дети 13,7,6,4 лет, окружили маму с ревом, и вдруг (откуда только взялись силы) дедушка молнией подскочил, рукой закрыл маму и прохрипел: «Стреляй, гад, мне все равно умирать». В это время в хату забежал немец, видимо, старший по званию, стал всех выгонять на улицу. И тут мы увидели, как по грязи сплошной колонной уходили немцы, отступали. Они что-то кричали нам. Но выгнанные из хат соседи и мы провожали их глубоким молчанием. Конечно же, мы радовались и одновременно боялись: что же будет дальше?
Тетю угнали якобы показывать какой-то мост. Она только успела крикнуть маме, что та забрала троих ее детей. Когда стемнело, взрослые нас почему-то посадили на солому вместо постелей и попросили не спать. Дедушка лежал недвижимый. Ночь была темная и страшная.
Часа в два в дверь не постучали, а поскребли. Мама спросила «Кто?», мама растерялась, а дедушка велел открыть. Это был наш разведчик. Боец шепотом спрашивал «Когда ушли немцы? Куда?». В хату разведчик не зашел, сославшись на то, что его ждут боевые товарищи. Но он очень попросил сообщить соседям, что если есть что покушать, то пусть приготовят, мол, утром мы придем. Просьба солдат сработала быстро. В нашей хате сломали приступку между русской печкой и стеной, куда родители замуровали чувал с сушкой (сухофруктами) и мешок риса. Заработала кухня, варили кашу на воде и узвар (вода и сухофрукты).
Утром когда было уже было светло, появились первые солдаты, грязные, оборванные, уставшие, но наши - долгожданные, дорогие и родные. От счастья плакали все, обнимались, целовались, детей прижимали к груди и не стеснялись слез сильные, но измученные наши спасители.
Целый день мы, дети, носили в дом солому, что бы поддерживать огонь в печке, на котором варилась каша и узвар. Солдаты шли и шли со стороны старого кладбища по улице Просвещения, на которой мы тогда жили. Это было 8-9 марта 1943 года. Утро 9 марта было прохладным, и на сохранившихся лужицах блестел хрупкий, как стекло лед.
Сколько помню себя, каждый год, идя к мемориалу, что бы почтить память погибших солдат и мирных жителей, чувствую под ногами тот хрупкий мартовский лед (видно природа помнит все), а на душе тревога, чувство глубокого уважения и гордости за наш великий народ и …слезы.
