Дани́ла Самóйлович Самойлóвич-Сущинский (Сушковский) родился 22 декабря в 1742 (по другим сведениям, в 1744) году в селе Яновка Черниговской губернии, в семье священника.

Окончил Черниговский коллегиум – духовное образовательное учреждение, а затем Киевскую духовную академию, при поступлении в которую и поменял свою фамилию. Это было необходимым требованием, вуз был во многом схож с монастырем.
По окончании академии на молодого человека обратил внимание один из профессоров Петербургской адмиралтейской госпитальной школы, и очередные четыре года жизни были посвящены получению медицинского образования. Помимо лекционов (то есть, лекций), в студенческой жизни Данилы было много практической работы.
Он перевязывал гнойные раны, ставил пиявки, ассистировал в анатомическом театре. Поначалу было тяжело, затем освоился. В дальнейшей жизни эта подготовка очень пригодилась.
Неожиданно студент увлекся новомодной медикой (так в середине XVIII века называли фармакологию). Меньше стал бывать в библиотеке, больше в ботаническом саду. И это тоже в скором времени пойдет ему на пользу.
В 1767 году Самойловичу, наконец, присваивают звание врача, и он получает первое назначение – возглавляет женскую венерологическую больницу. Для старта – прекрасно.
А в 1768 году Даниил Самойлович отправился на русско-турецкий фронт. Именно там вчерашний венеролог стал эпидемиологом. Он не оперировал раненых, да просто не умел это делать. Доктор постоянно ломал голову над тем, как снизить заболеваемость в войсках. И ему удалось здорово уменьшить этот показатель.
Именно там, на войне Самойлович впервые столкнулся с чумой или, как говорили тогда, моровой язвой.
Заинтересовавшись поведением этой заразы, он начал общаться с местным населением. Для этого помимо латыни, польского и французского языков пришлось выучить еще и молдавский.
Результатом явилось открытие, полностью перевернувшее всю систему борьбы с эпидемией. Самойлович установил, что болезнь передается через зараженные предметы. А до этого все думали, что через воздух, и старались всячески способствовать его движению, чтобы не застаивался.
Для этого вырубали деревья, ломали заборы (и те, и другие, якобы, мешали перемещению воздушных масс), то и дело стреляли из пушек и звонили в колокола (и то, и другое, якобы, производило «воздухо-содрогательные колебания») и совершали множество иных подобных глупостей.
Про микробы, к сожалению, тогда вообще никто не знал, многие даже не догадывались. А доктор Данил Самойлович не только догадывался, но даже попытался разглядеть их в микроскоп.
К сожалению, он ничего не увидел, микроскопы того времени просто не обладали нужной мощностью. Чумную палочку увидели только спустя 110 лет.
Доктор работал на износ. С утра до поздней ночи, да и по ночам, бывало, что работал. В конце концов, его здоровье сильно надорвалось, Самойловича поместили в полевой госпиталь. Высшее начальство распорядилось перевести Давида Самойловича в Оренбург, лекарем тамошнего гарнизонного батальона.
Он направляется в далекий Оренбург и оказывается в Москве как раз в пик эпидемии чумы. Опытного доктора сразу же прикомандировывают к противочумной больнице, развернутой при Угрешском монастыре.
И Даниил Самойлович вновь занимается своим привычным делом – лечит зачумленных. Саму болезнь он не боится, довелось перенести ее еще на фронте, в легкой форме. Спокойно, безо всяких мер предосторожности считает пульс, дает лекарства и вскрывает гнойники.
Тогда же Самойлович обнаружил пользу ледяного обтирания при чуме. Придумал противозаразную одежду для медицинского персонала – костюмы и обувь пропитывали уксусом и смазывали дегтем.
Сделал своего рода открытие в живописи: установил, что чума не заразна для животных и птиц и тем самым «опроверг» полотна многих западноевропейских мастеров, изображавших картины эпидемии с зачумленными птицами в мрачном небе. Сказывалось универсальное образование.
Пробовал делать и противочумные прививки, впрыскивая здоровым людям препарат, полученный из гнойников больных. Но начальство его начинание не поддержало, слишком уж дико это выглядело в XVIII столетии.
При всем при этом Даниил Самойлович чуть не погиб во время знаменитого чумного бунта, пришлось соврать толпе, что он не доктор, а подлекарь.
В 1780 году Даниил Самойлович защищает в Лейденском университете докторскую диссертацию под названием «Трактат о сечении лонного срастания и о кесаревом сечении». Круг его медицинских интересов был необычайно широк.
Еще раньше, в 1778 году, он подготовил практическое пособие под названием «Городская и деревенская повивальная бабка».
И снова чума. Князь Потемкин обращается к Даниилу Самойловичу: «Известное искусство и прилежание в отправлении звания вашего побудили меня вам поручить главное, по должности медика, наблюдение всех тех способов, которых употребление есть нужно ко утушению и искоренению открывающихся иногда прилипчивых болезней. Херсон, потерпевший от заразы и по соседству с турками, близкий к сему нещастию, должен быть первейшим предметом попечения вашего».
С 1784 года доктор борется с этой заразой на юге Российской империи. Руководит карантинами и госпиталями, а то и целыми губерниями. Его направляют туда, где все плохо.
Правитель Екатеринославского наместничества Иван Синельников писал: «Особенно себя отличил доктор Самойлович, который своим примером побудив чинов медицинских к пользованию зараженных, великое количество таковых спас от смерти и о роде болезни учинил весьма важные открытия… Самойлович – герой чумной, или, если хотите, истинный Эскулапий, Гиппократ».
Самойлович увольняет из госпиталя проворовавшегося аптекаря Дитриха Дрейера – «нерадивого, малограмотного и всегда нетрезвого», тот пишет донос, у доктора находятся недруги, доносу мстительного жулика дан ход.
И Самойлович – безработный. Действительный член двенадцати заграничных академий наук пишет императрице: «Я первый основал и обустроил Витовской, ныне Богоявленский госпиталь, где с 1788 г. по май 1790 г. были на руках моих на протяжении всего времени 16 тыс. больных военнослужащих, обессиленных тяжелыми болезнями. Из них вылечилось 13824 и осталось на май месяц 1038 человек. Я слабый, больной, имею жену и двух малолетних детей. Прошу Вас меня трудоустроить или назначить пенсию».
Разумеется, на пенсию его никто не отпускает. В 1793 году он отправляется в служебную поездку общей протяженностью около 3000 километров.
Данила Самойлович продолжает бороться с чумой, своим старым заклятым врагом. По инициативе Суворова (в свое время он перевязал раненого полководца прямо на поле битвы, а потом ещё месяц выхаживал) его награждают орденом Святого Владимира, но это не главное. Доктор снова при серьезном, нужном деле.
Совсем недавно он писал в тоске, что ощущает себя «аки умершим, а со мною погребенными безвременно все труды мои, вся дражайшая наука моя».
Кстати, Даниил Самойлович составил очень мудрое и очень точное определение того, каким вообще должен быть врач: «Тонкий и просвещенный ум, обширное знание всех наук, основы которых будущий лекарь изучал с самой ранней юности, глубокое знание своего искусства… ничего не должно быть грубого ни в его обхождении, ни в его разговоре… Одним словом, он должен быть воплощением порядочного человека».
До последних дней Самойлович боролся со страшной заразой. И каждый раз выходил победителем. А умер он в 1805 году от банальной желтухи. «От жестокой желчной лихорадки, сопряженной с холерическими припадками», – как было записано в медицинском заключении.
Незадолго до этого вышел его последний труд: «Способ самый удобный как предъизбегать язвозачумляющихся на судне мореходном людей экипажа судна составляющих не предавая огню и самого судна».
Самойлович в общей сложности трижды заболевал моровой язвой – и каждый раз успешно выздоравливал. Не боялся ни заразы, ни пули, ни гнева начальства.
Вероятно, привыкнув иметь дело с чумой, он не счел этого противника – какую-то жалкую желтуху – серьезным. Так укротитель тигров погибает от загноившейся царапины простой дворовой кошки.
«Всеобщий журнал врачебных наук» писал после смерти врача: «Если память отличных мужей, споспешествовавших благу Отечества, имеет право на благодарность потомства, то Самойлович заслуживает оную по всей справедливости».