Трагические 1932 и 1933 годы для нынешних поколений – далекая история.

Но все еще живы те, кто на себе перенес ужас медленного голодной смерти, кто был свидетелем и очевидцем людоедства, мук и страданий детей и стариков «общих ям» на станичных кладбищах, кто сумел выжить в этих немыслимых условиях.
Голод 1933 года в огромной степени коснулся и Кубани, нашего района, всех его станиц и хуторов. Полуголодная зима 1931-1932 годов. Распад колхозов из-за массового выхода из них крестьян. Непосильные нормы хлебозаготовок. Чрезвычайные комиссии…
Из книги «Потомство Шкуринского куреня» Н.Н. Саенко:
«Секретарь Северо-Кавказского крайкома партии Б. Шеболдаев (в 1937 году репрессирован и расстрелян) говорил: «Мы будем выселять в северные земли злостных саботажников, кулацких подпевал, не желающих сеять». И пообещал отдать плодородную кубанскую землю колхозникам, живущим на плохих землях, сказав при этом, что они не только будут хорошо ее обрабатывать, «но и целовать будут».
На Кубани (в том числе в станицах и хуторах Красноармейского района, территории нынешнего Полтавского районного казачьего общества ККВ) повсюду начались обыски дворов, общественных построек: искали спрятанный хлеб. Были созданы комитеты содействия (комсоды) из наиболее ярых активистов, которые находили и забирали все до зернышка пшеницы, кукурузы, бобовых, обрекая казачьи семьи на явную смерть. Станицы, давшие наименьший процент хлебозаготовок, заносились на так называемую черную доску. На нее попали: Незамаевская, Стародеревянковская, Уманская, Ладожская, Старощербиновская, Платнировская, Урупская, Медведовская, Темиргоевская, Новопашковская, Кисляковская,, Шкуринская, а также наша Полтавская.
Черная доска фактически обрекала людей на ускоренное вымирание. В эти станицы прекращался подвоз продовольственных и промышленных товаров, вводился комендантский час, запрещался въезд и выезд без специального разрешения коменданта, аресту подвергались все, кто вызывал хоть малейшее подозрение властей в неблагонадежности. С «доски» станица снималась лишь после выполнения плана хлебозаготовок.
Под страшным прессом к 15 января 1933 г. в крае было заготовлено 18,3 млн центнеров хлеба. Для этого потребовалось сдать весь семенной фонд, но планы выполнены не были, осенний сев не завершен.
В то время, когда в кубанских станицах умирали сотни тысяч людей, в черноморских портах и на железных дорогах загружались зерном пароходы и вагоны для отправки за границу. А люди ели кошек, собак, траву, кору деревьев. Были случаи людоедства. Но до этой крайности доходили те, кто находился на грани безумия или уже безумные, иначе нельзя объяснить факт поедания матерью своего ребенка…».
Свидетельства
Порох Иван Денисович, 1918 г.р., ст. Полтавская:
«В декабре 1932 г. начались аресты мужского населения ст. Полтавская, 18 декабря 1932 г. приехал Каганович, собрали станичный сход, на котором распустили совет станицы и партийный комитет. Ввели комендантский час, комендантом назначили приезжего Кабаева, а начальником политотдела Касилова. Станицу разбили на 13 кварталов, в каждом квартале создали комсод, которому был спущен план по количеству выселяемых – не менее ста семей. В декабре 1932 г. вся станица практически поголовно была выселена в северные районы страны.
В начале 1933 г. стали прибывать семьи красноармейцев, лучшие дома отдавались им, оставшихся коренных жителей переселили без их желания в один колхоз. Лишь одна бригада в этом колхозе была из красноармейцев – «для пригляда за казачьим кулачьем» - так говорили сами красноармейцы. Колхоз назвали именем Шеболдаева».
Глазкова Анастасия Михайловна, 1920 г.р., ст. Полтавская:
«Перед выселением обложили всех непомерными налогами, от которых стало невмоготу. Люди начали отказываться платить и сдавать зерно. Пришла высылка. Мама воевала в гражданскую у красных, ее не выслали, зато выслали брата, сестру. Дедушка был расстрелян красными еще в 20-е годы».
Сафронова (Потапенко) Нина Евдокимовна, 1924 г.р., ветеран войны, ст. Полтавская:
«Отец был казаком, умер на строительстве оросительных систем. В семье – 12 детей, большого достатка не имели никогда. В 1932 году нам объявили о высылке за то, что мама не вступает в колхоз. Нас уже погрузили в вагон, но потом отпустили с условием, чтобы мы покинули станицу в 24 часа. Мыкаясь по чужим дворам, многие мои братья и сестры умерли, мама стала сходить с ума и погибла. А сама я попала в Полтавский детский дом, потому и выжила».